Крики, доносившиеся из рощи, смолкли, как только загремели наши ружья. Снова спустилась тишина. Отец мой четыре раза гикнул, а затем громким голосом запел песню победителя.

— Пусть они знают, на кого посмели напасть! — сказал он мне.

До утра мы оставались в форте, и никто не сомкнул глаз, но ассинибуаны нас больше не тревожили. Когда рассвело, Ки-па приказал бросить четырех убитых в реку.

Все наши съестные припасы хранились в вигвамах. Двое белых остались сторожить лошадей, а мы все отправились в рощу. Шли мы очень медленно и, раньше чем войти в лагерь, кольцом окружили маленькую рощу.

Как мы и предполагали, ассинибуаны давно ушли. Оба вигвама имели жалкий вид. Кожаные покрышки были продырявлены стрелами и пулями. Стрелы густо усеяли наши ложа из звериных шкур, и было их столько, сколько игл на дикобразе. Но все вещи оказались на своих местах. По-видимому, ассинибуаны не успели войти в вигвамы и обратились в бегство, как только началась стрельба около форта. Убедившись, что враги ушли из рощи, отец послал меня за матерью, сестрой и Са-куи-а-ки.

Женщины приготовили всем нам поесть, а затем Ки-па и Са-куи-а-ки переселились в форт и перетащили туда все свои вещи; мы же перенесли наш вигвам к самым стенам корраля. Начиная с этого дня мы не выгоняли наших лошадей на равнину, паслись они на опушке леса.

Когда волнение в лагере улеглось, мой отец впал в уныние. Он не позволил мне вернуться на мой помост и поститься.

— Наш сын не обретет «тайного помощника», сколько бы ни постился, — сказал он матери. — Боги прогневались на меня за то, что я потерял Трубку Грома.

В течение нескольких дней мы не ходили смотреть наши западни для бобров. Когда же мы убедились, что неприятельский отряд покинул эти края, бобры, попавшие в ловушки, уже начали гнить.

Снова расставили мы западни и поехали на охоту. Отец, скакавший на быстрой лошади, убил одной стрелой молодого бизона. Он был метким стрелком. Выходил ли он на охоту пеший, или скакал верхом — стрелы его всегда попадали в цель.

Зная, что путь к родному племени для нас отрезан, мы — мать, сестра и я — рады были бы остаться в окрестностях форта. Но отец мой скучал: с белыми не было у него ничего общего. И потеря трубки не давала ему покоя. Да и мать моя считала, что эта потеря предвещала для всех нас беду.

Наконец набралось у нас достаточно бобровых шкурок, чтобы купить седло. Отец отнес их Ки-па и обменял двадцать три шкурки на седло и кое-какие вещи для моей матери и сестры. На следующее утро мы должны были покинуть лагерь и отправиться на поиски большебрюхих.

Узнав об этом, Ки-па вручил нам подарки, которые просил передать старшинам племени большебрюхих.

— Скажите им, что я останусь здесь в форте. Пусть несут они сюда бобровые шкурки.

В тот день отец мой был весел и счастлив: Ки-па подарил ему талисман, дарующий огонь, — тонкий, круглый кусок камня, похожего на лед и наделенного волшебной силой. Нужно было подержать его над пучком сухой травы или листьев так, чтобы подали на него лучи солнца, — талисман притягивал священный огонь с неба, и трава загоралась. Отец был уверен, что этот талисман могущественнее, чем пропавшая Трубка Грома.

На следующее утро тронулись мы в путь, и путешествие наше прошло без всяких приключений. К вечеру второго дня мы отыскали лагерь большебрюхих, раскинутый на берегу Маленькой — или, как вы, белые, ее называете, Молочной

— реки, к северу от западных отрогов гор Медвежья Лапа. Мы въехали в лагерь, и нам указали дорогу к вигваму Короткого Лука. Был он вождем племени и близким другом моего отца.

Весть о нашем приезде опередила нас. Мы подъехали к вигваму, сошли с коней, и отец мой откинул занавеску у входа, как вдруг из-за вигвама выбежал вождь, бросился к отцу и, обнимая его, воскликнул:

— Я тебя увидел раньше, чем ты меня! Я дарю тебе трех лошадей!

Таков был обычай в те далекие времена. Друзья, встречаясь после долгой разлуки, старались удивить друг друга и порадовать каким-нибудь подарком. Отец подосадовал, что не он первый порадовал друга подарком, но радушный прием был ему по душе.

— Мой вигвам — твой вигвам, — сказал Короткий Лук. — Входи, отдохни и поешь.

Женщины вышли из вигвама, поздоровались с моей матерью и сестрой и начали снимать с лошадей поклажу. Потом помогли они матери раскинуть вигвам, а я погнал лошадей на пастбище, стреножил вожаков табуна и вернулся в лагерь.

Наш вигвам был уже разбит, постели сделаны, все приведено в порядок. Родители и сестра сидели в вигваме Короткого Лука. Я присоединился к ним, а женщины поставили передо мной тарелку с мясом.

Короткий Лук, рослый и красивый, был человеком храбрым и великодушным, потому-то избрали его большебрюхие вождем всего племени. Он владел могущественным талисманом — небесным огнем, ниспосланным молнией. Я знал историю этого талисмана. В далекие времена отец его отца вышел на охоту, а в колчане у него было только три стрелы. Дичи в лесу водилось много, но ему не повезло, и долго бродил он по лесу. Наконец подошел он на расстояние выстрела к большому оленю. Он спустил тетиву, но промахнулся, а кремневый наконечник стрелы, ударившись о скалу, разбился.

Ближе подкрался он к оленю, выстрелил, снова промахнулся и нигде не мог найти второй стрелы. Пошел он дальше. Олени, почуяв его приближение, бросались в заросли раньше, чем успевал он прицелиться. Осталась у него только одна стрела, и он не хотел рисковать.

На закате солнца увидел он молодого оленя, который стоял на крутом берегу реки. Осторожно пополз он к нему, а олень безмятежно щипал траву и не чуял беды. Подкравшись к нему совсем близко, охотник прицелился и спустил тетиву. Со свистом пролетела стрела над спиной оленя и упала в реку.

Тогда сказал себе охотник:

— Я — хороший стрелок, но сегодня я промахнулся трижды и потерял три стрелы. Видно, не ждать мне удачи. Пойду-ка я домой.

Он отправился в обратный путь и шел быстро, но темная ночь застигла его далеко от лагеря. Черные грозовые тучи заволокли небо, и в двух шагах ничего не было видно. Часто он спотыкался и падал и наконец чуть было не полетел с крутого берега в реку. Тогда решил он дальше не идти и ждать рассвета. Вытянув руки, прошел он еще несколько шагов, нащупал ствол большого тополя и опустился на землю.

Разразилась гроза, молния разрезала небо, ветер гудел над его головой, но дождя не было. И вдруг в нескольких шагах от испуганного охотника молния ударила в старое сухое дерево. С оглушительным треском повалилось оно на землю, ломая ветви соседних деревьев. И кора на упавшем дереве загорелась. Сначала появилась только маленькая искорка, но с каждой минутой разгоралась она ярче и ярче, и вскоре весь ствол был охвачен огнем, зарево осветило лужайку, и человек увидел мертвого оленя — большого самца, лежавшего около дерева, в которое ударила молния. Подивился он, кто убил этого оленя и почему медведи или волки его не сожрали.

И наконец полил дождь, холодный, пронизывающий, и человек промок до костей. А огонь медленно поедал сухую кору расщепленного дерева. Молния — страшное, смертоносное оружие Птицы Грома — зажгла этот огонь, а к священному огню приближаться опасно.

Но охотник был храбрым человеком. Кожаная его одежда пропускала влагу, и, дрожа от холода, сказал он себе:

— Возьму-ка я щепку, загоревшуюся от священного огня, и разложу костер, чтобы согреться.

Поборов страх, направился он к дереву, чтобы отодрать кусок горящей коры. Проходя мимо оленя, он остановился. Глаза животного были широко раскрыты, и казалось оно живым. Человек наклонился и потрогал его рукой: тело было еще теплое и мягкое.

И вдруг он все понял: Птица Грома сжалилась над ним. Узнав, что потерял он три стрелы, она зажгла этот огонь и убила оленя, чтобы охотник утолил голод. И страх покинул человека. Смело подошел он к горевшему стволу, взял кусок коры и разложил большой костер. Кремневым ножом он вырезал кусок мяса из бока оленя, поджарил его и съел. Потом прислонился спиной к стволу тополя и стал греться у костра.